Неточные совпадения
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За
дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Он уж подумывал, не лучше ли ему самому воспользоваться деньгами, явившись
к толстомясой немке с повинною, как вдруг неожиданное обстоятельство
дало делу совершенно новый оборот.
К сожалению, летописец не рассказывает дальнейших подробностей этой истории. В переписке же Пфейферши сохранились лишь следующие строки об этом
деле:"Вы, мужчины, очень счастливы; вы можете быть твердыми; но на меня вчерашнее зрелище произвело такое действие, что Пфейфер не на шутку встревожился и поскорей
дал мне принять успокоительных капель". И только.
— Что ж нам думать? Александр Николаевич Император нас обдумал, он нас и обдумает во всех
делах. Ему видней. Хлебушка не принесть ли еще? Парнишке еще
дать? — обратился он
к Дарье Александровне, указывая на Гришу, который доедал корку.
Любовь
к женщине он не только не мог себе представить без брака, но он прежде представлял себе семью, а потом уже ту женщину, которая
даст ему семью. Его понятия о женитьбе поэтому не были похожи на понятия большинства его знакомых, для которых женитьба была одним из многих общежитейских
дел; для Левина это было главным
делом жизни, от которогo зависело всё ее счастье. И теперь от этого нужно было отказаться!
На другой
день сама Бетси утром приехала
к нему и объявила, что она получила чрез Облонского положительное известие, что Алексей Александрович
дает развод, и что потому он может видеть ее.
— Да объясните мне, пожалуйста, — сказал Степан Аркадьич, — что это такое значит? Вчера я был у него по
делу сестры и просил решительного ответа. Он не
дал мне ответа и сказал, что подумает, а нынче утром я вместо ответа получил приглашение на нынешний вечер
к графине Лидии Ивановне.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения
к нашему брату городским!… А как
дело сделать, так мы лучше всегда сделаем. Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич, желая словом обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет не больше тридцати сажен на десятину, а он
дал мне по двести рублей.
В этот
день было несколько скачек: скачка конвойных, потом двухверстная офицерская, четырехверстная и та скачка, в которой он скакал.
К своей скачке он мог поспеть, но если он поедет
к Брянскому, то он только так приедет, и приедет, когда уже будет весь Двор. Это было нехорошо. Но он
дал Брянскому слово быть у него и потому решил ехать дальше, приказав кучеру не жалеть тройки.
Ответа не было, кроме того общего ответа, который
дает жизнь на все самые сложные и неразрешимые вопросы. Ответ этот: надо жить потребностями
дня, то есть забыться. Забыться сном уже нельзя, по крайней мере, до ночи, нельзя уже вернуться
к той музыке, которую пели графинчики-женщины; стало быть, надо забыться сном жизни.
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый
день по прибрежному песку, прислушивается
к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную
даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся
к пустынной пристани…
Дамы на водах еще верят нападениям черкесов среди белого
дня; вероятно, поэтому Грушницкий сверх солдатской шинели повесил шашку и пару пистолетов: он был довольно смешон в этом геройском облачении. Высокий куст закрывал меня от них, но сквозь листья его я мог видеть все и отгадать по выражениям их лиц, что разговор был сентиментальный. Наконец они приблизились
к спуску; Грушницкий взял за повод лошадь княжны, и тогда я услышал конец их разговора...
Разговор сначала не клеился, но после
дело пошло, и он начал даже получать форс, но… здесь,
к величайшему прискорбию, надобно заметить, что люди степенные и занимающие важные должности как-то немного тяжеловаты в разговорах с
дамами; на это мастера господа поручики и никак не далее капитанских чинов.
Он спешил не потому, что боялся опоздать, — опоздать он не боялся, ибо председатель был человек знакомый и мог продлить и укоротить по его желанию присутствие, подобно древнему Зевесу Гомера, длившему
дни и насылавшему быстрые ночи, когда нужно было прекратить брань любезных ему героев или
дать им средство додраться, но он сам в себе чувствовал желание скорее как можно привести
дела к концу; до тех пор ему казалось все неспокойно и неловко; все-таки приходила мысль: что души не совсем настоящие и что в подобных случаях такую обузу всегда нужно поскорее с плеч.
— Идите
к Ивану Григорьевичу, — сказал Иван Антонович голосом несколько поласковее, — пусть он
даст приказ, кому следует, а за нами
дело не постоит.
Сделавши свое
дело относительно губернаторши,
дамы насели было на мужскую партию, пытаясь склонить их на свою сторону и утверждая, что мертвые души выдумка и употреблена только для того, чтобы отвлечь всякое подозрение и успешнее произвесть похищение. Многие даже из мужчин были совращены и пристали
к их партии, несмотря на то что подвергнулись сильным нареканиям от своих же товарищей, обругавших их бабами и юбками — именами, как известно, очень обидными для мужеского пола.
Гостья уже хотела было приступить
к делу и сообщить новость. Но восклицание, которое издала в это время
дама приятная во всех отношениях, вдруг
дало другое направление разговору.
Он насильно пожал ему руку, и прижал ее
к сердцу, и благодарил его за то, что он
дал ему случай увидеть на
деле ход производства; что передрягу и гонку нужно
дать необходимо, потому что способно все задремать и пружины сельского управленья заржавеют и ослабеют; что вследствие этого события пришла ему счастливая мысль: устроить новую комиссию, которая будет называться комиссией наблюдения за комиссиею построения, так что уже тогда никто не осмелится украсть.
Не
дай мне Бог сойтись на бале
Иль при разъезде на крыльце
С семинаристом в желтой шале
Иль с академиком в чепце!
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
Быть может, на беду мою,
Красавиц новых поколенье,
Журналов вняв молящий глас,
К грамматике приучит нас;
Стихи введут в употребленье;
Но я… какое
дело мне?
Я верен буду старине.
Грэй
дал еще денег. Музыканты ушли. Тогда он зашел в комиссионную контору и
дал тайное поручение за крупную сумму — выполнить срочно, в течение шести
дней. В то время, как Грэй вернулся на свой корабль, агент конторы уже садился на пароход.
К вечеру привезли шелк; пять парусников, нанятых Грэем, поместились с матросами; еще не вернулся Летика и не прибыли музыканты; в ожидании их Грэй отправился потолковать с Пантеном.
Что же касается пышной
дамы, то вначале она так и затрепетала от грома и молнии; но странное
дело: чем многочисленнее и крепче становились ругательства, тем вид ее становился любезнее, тем очаровательнее делалась ее улыбка, обращенная
к грозному поручику. Она семенила на месте и беспрерывно приседала, с нетерпением выжидая, что наконец-то и ей позволят ввернуть свое слово, и дождалась.
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три тебя жду; раза два заходил, ты спал.
К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да
к черту, за
дело!..
Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
— А ведь я
к вам уже заходил третьего
дня вечером; вы и не знаете? — продолжал Порфирий Петрович, осматривая комнату, — в комнату, в эту самую, входил. Тоже, как и сегодня, прохожу мимо —
дай, думаю, визитик-то ему отдам. Зашел, а комната настежь; осмотрелся, подождал, да и служанке вашей не доложился — вышел. Не запираете?
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился
к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо
дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя придет непременно, будет ходить каждый
день, что он очень, очень расстроен, что не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин стал у них сыном и братом.
Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окружали ее и почтительно пропустили Марью Ивановну. Государыня ласково
к ней обратилась, и Марья Ивановна узнала в ней ту
даму, с которой так откровенно изъяснялась она несколько минут тому назад. Государыня подозвала ее и сказала с улыбкою: «Я рада, что могла сдержать вам свое слово и исполнить вашу просьбу.
Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего жениха. Вот письмо, которое сами потрудитесь отвезти
к будущему свекру».
К вам в комнату на несколько минут;
Там стены, воздух — всё приятно!
Согреют, оживят, мне отдохнуть
дадутВоспоминания об том, что невозвратно!
Не засижусь, войду, всего минуты две,
Потом, подумайте, член А́нглийского клуба,
Я там
дни целые пожертвую молве
Про ум Молчалина, про душу Скалозуба.
Аркадий сказал правду: Павел Петрович не раз помогал своему брату; не раз, видя, как он бился и ломал себе голову, придумывая, как бы извернуться, Павел Петрович медленно подходил
к окну и, засунув руки в карманы, бормотал сквозь зубы: «Mais je puis vous donner de l'argent», [Но я могу
дать тебе денег (фр.).] — и
давал ему денег; но в этот
день у него самого ничего не было, и он предпочел удалиться.
Дронов существовал для него только в те часы, когда являлся пред ним и рассказывал о многообразных своих
делах, о том, что выгодно купил и перепродал партию холста или книжной бумаги, он вообще покупал, продавал, а также устроил вместе с Ногайцевым в каком-то мрачном подвале театрик «сатиры и юмора», — заглянув в этот театр, Самгин убедился, что юмор сведен был
к случаю с одним нотариусом, который на глазах своей жены обнаружил в портфеле у себя панталоны какой-то
дамы.
— Теперь
давайте, двигайте
дело графини этой. Завтра напишем апелляцию… Это мы тоже выиграем. Ну, я, знаете, должен лежать, а вы
к жене пожалуйте, она вас просила. Там у нее один… эдакий… Из этих, из модных… Искусство, философия и всякое прочее. Э-хе-хе…
— Вы заметили, что мы вводим в старый текст кое-что от современности? Это очень нравится публике. Я тоже начинаю немного сочинять, куплеты Калхаса — мои. — Говорил он стоя, прижимал перчатку
к сердцу и почтительно кланялся кому-то в одну из лож. — Вообще — мы стремимся
дать публике веселый отдых, но — не отвлекая ее от злобы
дня. Вот — высмеиваем Витте и других, это, я думаю, полезнее, чем бомбы, — тихонько сказал он.
— Так завтра же
давай примемся за
дела! Сходи
к моему поверенному, потолкуй с ним, я его предупредила…
— Любопытна слишком. Ей все надо знать — судоходство, лесоводство. Книжница. Книги портят женщин. Зимою я познакомился с водевильной актрисой, а она вдруг спрашивает: насколько зависим Ибсен от Ницше? Да черт их знает, кто от кого зависит! Я — от дураков. Мне на
днях губернатор сказал, что я компрометирую себя,
давая работу политическим поднадзорным. Я говорю ему: Превосходительство! Они относятся
к работе честно! А он: разве, говорит, у нас, в России, нет уже честных людей неопороченных?
— Недавно в таком же вот собрании встретил Струве, — снова обратился Тагильский
к Самгину. — Этот, сообразно своей натуре, продолжает быть слепым, как сыч
днем. Осведомился у меня: как мыслю? Я сказал: «Если б можно было выкупать идеи, как лошадей, которые гуляли в — барском овсе, я бы
дал вам по пятачку за те мои идеи, которыми воспользовался сборник “Вехи”».
— «И хлопочи об наследстве по дедушке Василье, улещай его всяко, обласкивай покуда он жив и следи чтобы Сашка не украла чего. Дети оба поумирали на то скажу не наша воля, бог
дал, бог взял, а ты первое
дело сохраняй мельницу и обязательно поправь крылья
к осени да не дранкой, а холстом. Пленику не потакай, коли он попал, так пусть работает сукин сын коли черт его толкнул против нас». Вот! — сказал Пыльников, снова взмахнув книжкой.
От прежнего промаха ему было только страшно и стыдно, а теперь тяжело, неловко, холодно, уныло на сердце, как в сырую, дождливую погоду. Он
дал ей понять, что догадался о ее любви
к нему, да еще, может быть, догадался невпопад. Это уже в самом
деле была обида, едва ли исправимая. Да если и впопад, то как неуклюже! Он просто фат.
— Забыл совсем! Шел
к тебе за
делом с утра, — начал он, уж вовсе не грубо. — Завтра звали меня на свадьбу: Рокотов женится.
Дай, земляк, своего фрака надеть; мой-то, видишь ты, пообтерся немного…
Дело в том, что Тарантьев мастер был только говорить; на словах он решал все ясно и легко, особенно что касалось других; но как только нужно было двинуть пальцем, тронуться с места — словом, применить им же созданную теорию
к делу и
дать ему практический ход, оказать распорядительность, быстроту, — он был совсем другой человек: тут его не хватало — ему вдруг и тяжело делалось, и нездоровилось, то неловко, то другое
дело случится, за которое он тоже не примется, а если и примется, так не
дай Бог что выйдет.
— Не могу,
дал слово
к Муссинским: их
день сегодня. Поедемте и вы. Хотите, я вас представлю?
Дальше он не пошел, а упрямо поворотил назад, решив, что надо делать
дело, и возвратился
к отцу. Тот
дал ему сто талеров, новую котомку и отпустил на все четыре стороны.
— А что, в самом
деле, можно! — отвечал Мухояров задумчиво. — Ты неглуп на выдумки, только в
дело не годишься, и Затертый тоже. Да я найду, постой! — говорил он, оживляясь. — Я им
дам! Я кухарку свою на кухню
к сестре подошлю: она подружится с Анисьей, все выведает, а там… Выпьем, кум!
— Приезжает ко мне старушка в состоянии самой трогательной и острой горести: во-первых, настает Рождество; во-вторых, из дому пишут, что дом на сих же
днях поступает в продажу; и в-третьих, она встретила своего должника под руку с
дамой и погналась за ними, и даже схватила его за рукав, и взывала
к содействию публики, крича со слезами: «Боже мой, он мне должен!» Но это повело только
к тому, что ее от должника с его
дамою отвлекли, а привлекли
к ответственности за нарушение тишины и порядка в людном месте.
То и
дело просит у бабушки чего-нибудь: холста, коленкору, сахару, чаю, мыла. Девкам
дает старые платья, велит держать себя чисто.
К слепому старику носит чего-нибудь лакомого поесть или
даст немного денег. Знает всех баб, даже рабятишек по именам, последним покупает башмаки, шьет рубашонки и крестит почти всех новорожденных.
«Как это они живут?» — думал он, глядя, что ни бабушке, ни Марфеньке, ни Леонтью никуда не хочется, и не смотрят они на
дно жизни, что лежит на нем, и не уносятся течением этой реки вперед,
к устью, чтоб остановиться и подумать, что это за океан, куда вынесут струи? Нет! «Что Бог
даст!» — говорит бабушка.
Викентьев сдержал слово. На другой
день он привез
к Татьяне Марковне свою мать и, впустив ее в двери, сам
дал «стречка», как он говорил, не зная, что будет, и сидел, как на иголках, в канцелярии.
Вера, на другой
день утром рано,
дала Марине записку и велела отдать кому-то и принести ответ. После ответа она стала веселее, ходила гулять на берег Волги и вечером, попросившись у бабушки на ту сторону,
к Наталье Ивановне, простилась со всеми и, уезжая, улыбнулась Райскому, прибавив, что не забудет его.
«Как тут закипает! — думал он, трогая себя за грудь. — О! быть буре, и
дай Бог бурю! Сегодня решительный
день, сегодня тайна должна выйти наружу, и я узнаю… любит ли она или нет? Если да, жизнь моя… наша должна измениться, я не еду… или, нет, мы едем туда,
к бабушке, в уголок, оба…»
Но вот два
дня прошли тихо; до конца назначенного срока, до недели, было еще пять
дней. Райский рассчитывал, что в
день рождения Марфеньки, послезавтра, Вере неловко будет оставить семейный круг, а потом, когда Марфенька на другой
день уедет с женихом и с его матерью за Волгу, в Колчино, ей опять неловко будет оставлять бабушку одну, — и таким образом неделя пройдет, а с ней минует и туча. Вера за обедом просила его зайти
к ней вечером, сказавши, что
даст ему поручение.
В ожидании какого-нибудь серьезного труда, какой могла
дать ей жизнь со временем, по ее уму и силам, она положила не избегать никакого
дела, какое представится около нее, как бы оно просто и мелко ни было, — находя, что, под презрением
к мелкому, обыденному
делу и под мнимым ожиданием или изобретением какого-то нового, еще небывалого труда и
дела, кроется у большей части просто лень или неспособность, или, наконец, больное и смешное самолюбие — ставить самих себя выше своего ума и сил.
— Только вот беда, — продолжал Леонтий, —
к книгам холодна. По-французски болтает проворно, а
дашь книгу, половины не понимает; по-русски о сю пору с ошибками пишет. Увидит греческую печать, говорит, что хорошо бы этакий узор на ситец, и ставит книги вверх
дном, а по-латыни заглавия не разберет. Opera Horatii [Сочинения Горация (лат.).] — переводит «Горациевы оперы»!..
Желает она в конце зимы, чтоб весна скорей наступила, чтоб река прошла
к такому-то
дню, чтоб лето было теплое и урожайное, чтоб хлеб был в цене, а сахар дешев, чтоб, если можно, купцы
давали его даром, так же как и вино, кофе и прочее.